Существует спонтанная теория травматизма. То, что не могло произойти, произошло! Невероятно! Немыслимо! Невыносимо! Слишком.
«Я себя разлаживаю». Субъект потерян перед лицом случившегося невозможного. Ни для себя самого, ни для других, он уже не тот, что был прежде. Подходящего ответа нет. Разражается симптом.
С помощью современной науки, медицина ищет решение – таблетки завтрашнего дня, необходимость мгновенной вербализации. Этоответ, основанный на стирании из памяти: все станет как раньше и люди вновь начнут заниматься своими обычными делами, как этого требует императив социальных связей. Ничего не случилось, потому что этого не должно было случиться. Возникает вопрос: как жить после травматизма без травматизма? Без урока, который можно вынести из травмы. Так как травматизм является неотъемлемой частью нашего существования, психоанализ выбирает другую, более прагматичную стратегию. Никакие игры с памятью, стирание и катарсис, не дадут доступа к реальному. Даже если предположить, что такие решения были бы возможны, побочные эффекты были бы слишком значительны и неприемлемы в этическом плане.
Что же предлагает психоанализ? Он полагает, что травма имела место, что она изменила субъекта и она представляется как изнанка акта. Вот почему выбор психоанализа – извлечь из этого урок. С самого рождения психоанализа, психоаналитики, начиная с Фрейда, были вынуждены обратить внимание на клиническую очевидность : психическая реальность никак не совпадает с фактической объективной реальностью или реальностью дискурса.
С явной необходимостью, понятие травматизма требует нового определения в соответствии с субъектом бессознательного. Возьмем известный пример из « Толкования сновидений», к которому возвращается Лакан. Отец теряет своего сына. Жестокая потеря, травматизм в общем смысле этого слова. Обессиленный, он поручает одному из близких понаблюдать за телом любимого сына. Но и этот мужчина, в свою очередь, засыпает возле ребенка, заснувшего вечным сном. И вдруг, шум! Огонь начинает пожирать любимое тело. Это реальность. Как же отвечает бессознательное? Кошмарным сном. Ребенок приближается и шепчет: «Отец, ты не видишь, что я горю?» Где здесь травма? Невозможный голос мертвеца – вот что по-настоящему будит отца. Нестираемый образ, вторжения ужаса, переполненность волнением, слово, которое невозможно артикулировать, — все это отсылает к незаживающим ранам «образных потерь в наиболее жестокой точке объекта». Это высказывание Лакана по отношению к утрате, означающее связь этой травмы с объектами и оставляющей субъекта без компаса в мире, потерявшем измерение смысла.
Там, где для субъекта образовалась трещина, где происходит перфорация его реальности, — там и начинается лечение. В этих фиксированных точках, машина по производству смысла начинает работать с перегрузкой и исчерпывает себя, встретившись с бессознательным и реальным, слепо продолжающими воспроизводиться. Все бредят, потому что все подверглись травматизации. Однако бред не освобождает от травматизма. Когда «оно» повторяется, при каких условиях «я» может придти на это место?
На универсализацию бреда Одних-как-единицы ( Les Uns tout-Seuls) отвечает генерализация травматизма. В условиях, в которых символическое теряет свою власть перед лицом реального, недомогание, связанное с симптомом, уступило место травме, связанной с неприятием ее отпечатка. Господствующая утопия не взывает более к отцу, но к отсутствию риска и прилагающейся к этому всеобщей покорности. Но при этом перестают считаться с этой нашей «темной частью». Психоанализ же призван определить ее точное место, как всегда случайное и сингулярное.
Кристиан Альберти, Мари-Элен Брусс.